Без ВИЭ Россия рискует оказаться в хвосте технологического развития

Энергетика будущего будет основана на возобновляемых источниках – политическое решение об этом принято в большинстве развитых стран. Современные технологии уже позволяют ВИЭ-генерации на ряде рынков на равных конкурировать с традиционными энергоносителями. При этом объемы субсидирования «зеленых» энергопроектов только нарастают. Ведь без них не удастся достичь стратегической цели Парижского соглашения – добиться климатической нейтральности к 2050 году.

В России отношение к «зеленой» генерации остается скептическим. Так, недавно Минэкономразвития выступило с критикой разработанной Минэнерго программы поддержки возобновляемой энергетики на 2025-2035 гг. Экономическое ведомство предложило вдвое уменьшить объем финансирования (с 400 до 200 млрд), а также призвало энергетиков ускорить темпы достижения «сетевого паритета». По мнению Минэка, бремя развития ВИЭ-генерации было бы справедливо разделить с теми потребителями, для которых происхождение энергии по каким-либо причинам имеет значение, будь то экологические активисты или производители экологической продукции.

Снижение объемов господдержки приведет к сокращению новых мощностей ВИЭ-генерации с запланированных 7-8 ГВт до 2-3 ГВт, предупреждают участники рынка. Мы попросили экспертов оценить перспективы развития возобновляемой энергетики в России и в мире.

На наши вопросы отвечают:

- Алексей Громов, главный директор по энергетическому направлению, руководитель Фонда «Институт энергетики и финансов»;

- Алексей Кокорин, директор программы «Климат и энергетика» WWF России;

- Татьяна Ланьшина, старший научный сотрудник Центра экономического моделирования энергетики и экологии ИПЭИ РАНХиГС;

- Станислав Митрахович, эксперт Фонда национальной энергетической безопасности;

- Вячеслав Мищенко, независимый эксперт в сфере ТЭК;

- Сергей Пикин, директор Фонда энергетического развития.

Каждому эксперту мы задали по четыре вопроса:

Алексей Громов: Я скептически отношусь к предложению Минэкономразвития. Весь мир сегодня движется в направлении низкоуглеродной энергетики и нам в любом случае, хотим мы этого или нет, необходимо будет встраиваться в эти тренды. В том числе и создавая конкурентоспособные позиции по новым технологиям в сфере возобновляемой энергетики.

В РФ, с учетом по сути государственного регулирования цен на энергоносители – мы знаем, что у нас регулируются розничные цены на электроэнергию и газ, - очень сложно ВИЭ сохранять свою конкурентоспособность без дополнительных мер поддержки со стороны государства. Я расцениваю этот шаг как способ пополнить бюджет после кризиса и не вижу позитивного эффекта для экономики. Что касается остального мира, сейчас технологии ВИЭ становятся все более конкурентоспособными. Но они стали таковыми именно в результате целенаправленных мер поддержки, которые в ряде стран действуют фактически второй десяток лет. И только в таких тепличных условиях эти технологии начали не просто развиваться, а показывать устойчивую динамику. Мы пока еще не достигли такого показателя зрелости технологий ВИЭ, чтобы говорить о радикальном сокращении деятельности властей по поддержке этого направления.

Алексей Кокорин: В России и в мире – это две большие разницы. И не потому, что мы как-то хуже или глупее. Просто у нас электроэнергия очень дешевая и очень дешевый газ. Поэтому те три цента за киловатт-час, которые во многих странах считаются прекрасной ценой, для нас уже страшно дорого. Плюс к тому у нас не так много солнца и хорошего ветра. То есть от паритета цены мы еще далеки. А раз далеки, то государственная поддержка, конечно, необходима, и, если она снижается, это, конечно, плохо.

Вообще, наверное, было бы более правильно не пытаться планировать на такой длительный период. Десять лет для возобновляемой энергетики – это слишком много: вспомните 2010 год и увидите совсем другие цены. То есть тут изначально заложена некая ошибка пытаться быстро трансформирующуюся отрасль энергетики (прежде всего по солнцу) на слишком длинный срок запланировать. Было бы более правильно сейчас выделить 200 млрд на пять лет, до 2030 года, а дальше сесть и подумать, в 2028-29 году. Я думаю, тогда наши размышления будут сильно иными, чем сейчас, мы уже гораздо чётче будем понимать когда мы достигнем этого паритета, увидим паритет во многих странах, увидим, что они делают, увидим где у нас дыры в конкурентоспособности нашей продукции. А планировать на десять лет – это нереально. Нужно планировать вдвое меньше, а денег выделять столько, сколько запланировали.

Татьяна Ланьшина: В мире отрасль ВИЭ полностью конкурентоспособна: электроэнергия от ветра и от солнца уже несколько лет является самой дешевой во многих странах мира. В России отрасль ВИЭ могла бы быть конкурентоспособной уже сейчас, если отменить все субсидии в энергетическом секторе. Поскольку такой сценарий в ближайшее время представляется маловероятным, без стимулирующих мер государства отрасль ВИЭ в России не выживет.

Станислав Митрахович: Конечно, она не способна к тому, чтобы конкурировать с другими видами энергетики без стимулирующих мер. Другое дело, что стимулирующие меры в разных странах имеют разный характер. Например, период, когда были прямые субсидии, уже заканчивается, но есть другие варианты поддержки. Например, приоритетный доступ к сетям, который есть в странах Европейского союза, дает возможность ВИЭ так активно прогрессировать. Если вы эту форму поддержки оттуда уберете, конкурентоспособность электроэнергии, которая вырабатывается на ВИЭ, резко сократится.

Не говоря уже о том, что использование ВИЭ будет означать необходимость и использования различных мощностей, которые могли бы аккумулировать энергию, а их пока что у нас мало. Технологии небольших аккумуляторов только в процессе, технологии использования гидроаккумулирующих мощностей существуют, но не везде в мире. Та же самая Германия активно развивает ВИЭ с опорой на то, что в случае чего она может брать энергию у соседних стран типа Польши, где она вырабатывается на угле.

А если мы говорим про страны с более низким уровнем экономического развития, про Россию, например, то там, чтобы эти вещи развивать, нам нужно либо ещё больше государственных субсидий, либо идти на более существенный рост стоимости электроэнергии для потребителя.  Наверное, этот путь в конечном счёте неизбежен, но вопрос в том, в какие сроки мы это будем делать.

Вячеслав Мищенко: Первое – понятно, что есть какие-то нынешние реалии, где весь бюджетный процесс и бюджетный план подвергается пересмотру. Поэтому здесь, наверное, процесс объективный, нельзя сказать, что это просто продиктовано чьей-то злой волей. Что касается вопроса поддержки ВИЭ, то, на мой взгляд, это жизненно необходимый процесс, который ни в коем случае нельзя ни при каких обстоятельствах задвигать на второй план.

Поэтому здесь, мне кажется, было бы очень неправильно задвинуть эту повестку, несмотря на то, что она пока экономически значительно проигрывает традиционной энергетике. Никогда возобновляемые источники на моей памяти не были конкурентоспособны традиционной энергетике, она всегда выигрывала. Но, тем не менее, мне кажется, что просто экономика не должна быть в основе принятия решений по тому или иному проекту на территории РФ и вообще глобально по программе ВИЭ.

Сергей Пикин: В России возобновляемая энергетика без помощи со стороны государства неконкурентоспособна полностью. Она многократно дороже традиционной энергетики. А в мире, если брать приведенную стоимость электроэнергии, по отдельным странам ВИЭ-генерация уже превосходит газовую. По старым проектам дороже, но по новым уже дешевле за счет эффекта масштаба. Если брать арабские страны, там солнечная генерация, по результатам последних конкурсов, уже стоит 1,2 руб. квт-ч на наши деньги. Это дешевле даже нашей традиционной генерации. Плюс нужно понимать, что в будущем будет введен углеродный налог, это тоже сыграет на руку ВИЭ.

Алексей Громов: Это очень правильный вопрос. Любой кризис, в том числе и связанный с эпидемией коронавируса – способ и повод провести определенные реформы и преобразования. Мы видим, что большинство стран в мире выбирают низкоуглеродный выход из кризиса, то есть восстановление их экономики будет базироваться в первую очередь на низкоуглеродных источниках энергии. Раньше основным мотиватором «зеленой» повестки были Парижские соглашения. Сейчас к этому добавился выход из коронакризиса, когда ставка делается в первую очередь на поддержку «зеленого» развития.

Кроме того, это важно для многих стран-импортеров энергии. Развитие зеленой энергетики позволяет им снизить уровень импортозависимости от углеводородов. Таким образом, можно говорить, что общемировой тренд сейчас связан с решением двух задач: это борьба с изменением климата и параллельно с этим снижение зависимости от углеводородных источников энергии.

Относительно пика потребления – мы ожидаем восстановления мирового спроса на энергоносители до уровня 2019 года не ранее 2023-24 гг. При этом достигнутый в 2019 году уровень 100 млн барр./сут. если и будет превзойден, то незначительно. Вполне может быть, что на рубеже 2025-26 гг уровень потребления достигнет 101-102 барр./сут., но дальше начнут работать долгосрочные тренды низкоуглеродного развития, которые закладываются уже сегодня. И после 2025 году потребление нефти, по нашим оценкам, пойдет вниз.

Алексей Кокорин: Два разных вопроса. Первый, насчет развязывания рук, вы знаете, пока больше об этом говорится, и надо посмотреть, а что будет происходить на деле? Потому что у нас (и не только у нас) очень много говорится и гораздо меньше делается, и поэтому, я думаю, на первую часть этого вопроса отвечать просто рано. Надо посмотреть, а что за этими словами будет стоять, может быть не стоит просто ничего.

Что касается того, прошёл ли пик, знаете, скорее, вышли на некое плато. Тут, конечно, не будучи нефтяным аналитиком, сложно о чём-то говорить. Я бы посмотрел на два международных доклада: один – это вышедший сейчас в октябре World Energy Outlook Мирового энергетического агентства и на доклад IRENA, Международного агентства по возобновляемой энергетике. Традиционно в своих прогнозах МЭА всегда слегка запаздывает, а IRENA, наоборот, торопится. Вот если мы возьмем среднее арифметическое между теми, кто всегда отстаёт и теми, кто всегда опережает (причем и там, и там серьёзные и очень уважаемые эксперты, очень уважаемые агентства), мы получим, что мы на некоем плато потребления нефти.

Дальше это будет варьировать сколько-то лет, в зависимости от погоды, в зависимости от того насколько холодная/тёплая зима и прочее. В общем тут довольно неопределенностей. Но беря среднее арифметическое между МЭА и IRENA, их оптимальными сценариями, получаем, что мы где-то на плато по нефти, мы либо на пике, либо пошли вниз по углю, и мы еще достаточно далеки от пика по газу. 

Татьяна Ланьшина:  Мир, скорее всего действительно прошел пик потребления нефти или сделает это в самое ближайшее время. Об этом говорят доклады самых разных организаций. Возобновляемые источники энергии уже стоят слишком дешево, и их прочие преимущества слишком велики. Правительства начинают осознавать, что все, что связано с чистой энергетикой, будет основным локомотивом экономического развития в ближайшие десятилетия. Но дело даже не в правительствах, а в корпорациях – крупнейшие нефтегазовые компании Европы в этом году приняли решение существенно переориентировать свой бизнес в сторону чистой энергетики.

Станислав Митрахович: Ну, про то, что прошли потребление нефти – это пока спекуляция, тут пока что слишком много разных факторов, которые еще будут играть свою роль, мы пока этого не знаем. Да, много было разговоров, про то, что пик потребления прошли, но на самом деле это пока вилами на воде писано, потому что и коронавирус на каком-то этапе перестанет быть настолько жесткой проблемой для человечества, и рост потребления нефти в странах вне ОЭСР продолжается. И даже если пик нефти уже прошёл или он близок, то всё равно еще несколько десятилетий нефть и особенно газ будут использоваться, это вне всякого сомнения.

Что касается темпов энергоперехода, он будет разным в зависимости от страны. Есть страны, которые могут себе позволить, например Дания может вполне себе и по деньгам, которые у неё имеются, и по возможностям техническим строить оффшорные ветровые станции, они могут себе позволить более быстрый энергопереход. И скатертью им дорога, почему бы и нет. Это не значит, что другие страны, у которых не такое выгодное положение, должны гнаться за лидерами. Их энергопереход займёт гораздо большее время, и пока он будет происходить, еще десятилетия будут сосуществовать разные источники энергии, будет понятие декарбонизированных углеводородов, атомная энергетика в ряде стран сохранится.

И даже внутри конкретных стран может быть разница. Вот для России, например, ВИЭ вполне интересный вариант для тех регионов, где есть для этого климатические предпосылки. Например, Крым – отличное место для развития возобновляемой энергетики, потому что там много солнечных дней. Почему бы не использовать Крым как такую площадку для тестирования энергетики в России, тем более есть возможность вложить деньги в оборудование ВИЭ, хотя бы в чём-то сможем сделать сами. Сейчас же у нас в чем проблема лоббистов ВИЭ – практически все они говорят о том, что давайте госсубсидии – и будем покупать иностранное оборудование. Сами мы не делаем оборудование для ВИЭ.

Вячеслав Мищенко: Давайте немного сузим немного повестку от глобальной к региональной. Вот мы находимся на Евразийском континенте. У РФ, по сути, два крупных рынка – это европейские направления поставок нефти газа и производных, и, соответственно, азиатское у нас развивается, основа – это Китай. Так вот Евросоюз как единое целое, принял Green Deal, «Зеленую хартию» в конце прошлого года. До 2050 года это уже нулевая точка отсчета, нулевые выбросы, то есть отказ полностью от энергетики традиционного углеводородного сырья. И Китай, который принимает не климатическую нейтральность, а СО2 выбросов? к 2060 году. То есть и там, и там это уже основополагающие документы экономического и энергетического развития.

Откажутся ли полностью от нефти? Вопрос философский. Наверное, за 30-40 лет нефть как основа для производства моторного топлива потеряет свои позиции. Но есть еще нефтехимия, нефтегазохимия. Мы живем, по сути, в век засилия нефти. То есть нефть не исчезнет, она просто поменяет свое место и предназначение, а точнее откажется от одной из основных функций транспорта и отопления. Что касается энергоперехода, вот мы имеем эти 30 лет, это то временное окно, которое нам отмерено, чтобы как-то закончить эпоху сырьевой экономики и поставки газа на сопредельные рынки в качестве сырья.

Сергей Пикин: Мир еще не прошел пика. Можно говорить о том, что он, возможно, пройден отдельными развитыми странами, например, Европы. Может так сложиться, что 2019 год был для них пик потребления углеводородов. А по всем остальным я бы так не говорил. В целом мир по всем оценкам это либо конец 20-х, либо середина следующего десятилетия.

Насчет ускорения темпов энергоперехода – многое будет зависеть от введения углеродного налога. Это такая вещь, которая толкает даже серьезные рыночные компании к переходу на другую стратегию развития. Но мир все равно в эту сторону движется. Скорость движения будет зависеть от объема инвестиций. Мы видим, что этот объем не падает, а если смотреть в пропорции с другими видами энергоносителей, то только растет.

Алексей Громов:  Вопрос непростой. Сегодня появляется все больше исследований, авторы которых пытаются разобраться, какие ресурсы будут востребованы при масштабном энергетическом переходе и хватит ли человечеству этих ресурсов. Существует действительно серьезная угроза, связанная с тем, что концентрация, например, редкоземельных металлов в мире еще более неоднородна, чем концентрация углеводородов. Главным их поставщиком является Китай и страны Африки, где эти отрасли также находятся под контролем китайского капитала. Поэтому есть риск, что в случае масштабного перехода на низкоуглеродные технологии может возникнуть зависимость от еще меньшего количества ресурсных центров, чем это было в случае с нефть и газом.

Но из двух зол надо выбирать меньшее. Есть очевидная проблема изменения климата. Страны будут стремиться к низкоуглеродной повестке дня, одновременно рассчитывая на то, что параллельно с имеющимися будут разрабатываться новые технологии, которые позволят им иметь выбор низкоуглеродных решений и выбирать из либо идем по пути усиления зависимости от поставщиков ЕТМ, либо находим свои решения. 

Алексей Кокорин: Сложно сказать. Очень многие экологические риски рассматриваются совершенно иначе, чем получается в конце концов. Вот, скажем, то, что произошло под Норильском – это экологический риск или нет? Ну, как выяснилось в итоге – да. Вот если мы будем брать, как страховщики, с некой вероятностью риски в широком понимании слова, риски у нас очень сильно расширятся, и тогда получается, что надо вообще действовать очень медленно, ощупью и очень осторожно. И вряд ли с такой осторожностью далеко пройдёшь. А если всё-таки брать только то, вероятность чего оценивается в 3-5%, то, наверное, рисков относительно мало. Безрискового и безупречного чего-то не бывает в принципе, во всяком случае в энергетике. Значит, нужно искать какой-то оптимум.

Татьяна Ланьшина: Экологический и углеродный след от ВИЭ, согласно многочисленным оценкам, в разы и на порядки ниже, чем от традиционной энергетики. Подробное освещение имеющихся на эту тему исследований содержится в одном из докладов МГЭИК. Да, у ВИЭ тоже есть и экологический, и углеродный след, как и у любого производственного процесса. Но эти негативные эффекты минимальны. Когда речь идет о «зеленых» проектах, то их сторонники призывают не вернуться к первобытному образу жизни и сделать все негативные антропогенные эффекты нулевыми, а обеспечить населению текущий или более высокий уровень комфорта при минимально возможном негативном экологическом и климатическом воздействии (а негативное экологическое и климатическое воздействие в конечном итоге снижает уровень комфорта жизни).

Станислав Митрахович: Если мы с вами будем живы через 50 лет, то это будет уже другой мир. Но сейчас же тоже нужно принимать решение о том, куда инвестировать, какие делать тарифы, какие делать налоги, какие предприятия стимулировать к развитию. Это надо делать, не исходя из того, что через 50 лет будет другая энергетика, а исходя из того, что мы сейчас себе можем позволить, тем более у нас есть реальные кризисы.

Понятно, что лоббисты разных типов энергоресурсов пытаются доказать, что они самые лучшие и надо все отдать только им. Тем не менее в реальности всегда идет компромисс какой-то и сочетание разных источников. Вот как раз фанатизм, когда что-то одно и ничего другого, вещь довольно опасная, тем более если этот фанатизм выражается в диктате только одного пути развития без учета обстоятельств, отличий между странами, между различными регионами внутри стран и т.д. Так что мой прогноз такой, что всё равно будет компромисс и сочетание разных источников энергии, на ближайшие десятилетия как минимум.

Вячеслав Мищенко: У меня нет сейчас под рукой цифр насколько это все дорого и вредно, но этот вопрос действительно стоит, потому что тема до конца не прозрачна. Во-первых, рынок еще не сформирован глобально, не сформированы национальные, наднациональные, международные органы, которые так же точно могли транспарентно показывать, что происходит в этом сегменте, как это, допустим, происходит на рынке нефти. Здесь мы имеем дело с каким-то котом в мешке. Тот, у кого есть интересы и доступ к бюджету – активно это продвигают. Тот, у кого интересов нет – это ругает. А общей базы данных какого-то органа наднационального и объективного, который бы сказал: «Смотрите, есть проблема с утилизацией этих компонентов, есть проблема с добычей и так далее» - вот этого нет.

Сергей Пикин: Сейчас идет борьба двух энергетических парадигм. Логично, что одна из них старается сопротивляться другой. Чем ближе изменение в сторону нового, тем старая сильнее борется и выкидывает новые порции проблем. Понятно, что это отдельные политики. Глобальный переход уже не остановить.

По отдельности риски действительно существуют. Но нужно смотреть на цель. Нужно снизить скорость глобального изменения климата. Для этого нужно снизить объем выбросов углерода. Глобально переход к ВИЭ этот вопрос решает. Поэтому да, есть риски, но политика идет в сторону того, чтобы решать глобальный вопрос.

Алексей Громов:  Переход на низкоуглеродные источники энергии, особенно в странах, являющихся традиционными потребителями наших энергоресурсов, можно считать свершившимся фактом. Приняты политические решения, которые будут выполняться. Можно привести историческую аналогию. В конце 90-х было принято решение о Третьем энергопакете ЕС. И мы долгое время относились к нему с недоверием: как же так, это может привести к угрозам долгосрочным контрактам, стабильности на европейских энергетических рынках, нарушению энергетических связей между странами. В итоге Третий пакет стал данностью, сейчас это неотъемлемая часть европейской энергетической архитектуры. Низкоуглеродный вектор в Европе – такая же данность, которую нужно принять и которую нужно адаптироваться.

ВИЭ действительно носят нестабильный характер и нуждаются в резервировании мощностями традиционной энергетики. Как правило это газовые или даже угольные станции. Но работа газовой станции в качестве резервной – дорогое удовольствие. Поэтому мы рассматриваем эту меру как временную, пока не появятся новые технологии хранения энергии – аккумуляторы или водородные технологии.

Развитие ВИЭ – трек, которого нам не изменить. Необходимо адаптироваться к этому вектору, причем адаптироваться таким образом, чтобы наши углеводороды оказались полезными для обеспечения этого перехода. Нам нужно пересмотреть свои конкурентные преимущества в сфере энергетики с учетом тренда на низкоуглеродное развитие. Потому что, если мы будем ему сопротивляться, через пять-семь лет мы останемся значимым игроком на мировой энергетической арене, но после этого останемся на обочине мирового развития, чего бы не хотелось.

Алексей Кокорин: Смотря, где вы находитесь. Если вы находитесь в каком-нибудь Марокко или в той или иной европейской стране, то, конечно, да. Если говорить о нашей стране, то, наверное, зависит от того, как будут развиваться технологии накопителей, насколько будет снижаться цена батарей. Процесс может пойти очень медленно, а может пойти достаточно быстро.

Надо действовать по ситуации и четко понимать, где наша цель. Поскольку до паритета с современным газом, ГЭС и АЭС далеко, то основная задача – не отстать технологически. А для этого нужно иметь производство на своей территории, конкурентоспособное и достаточно объёмное. Думать, что игрушечные объёмы пойдут – это слишком наивно. 

Вячеслав Мищенко: Есть два основных фактора, которые должны принимать во внимание те, кто собирается урезать или как-то сокращать программу. Первое – это реальное состояние с парниковыми выбросами, реальное состояние климата на данный момент. В общем-то мы видим, что глобальное потепление становится, к сожалению, реальностью. Второй момент – это сама энергетика, которая основана сейчас на углеводородном сырье, и энергопереход, который мы предвидим сейчас в промежутке 30-40 лет, и новая энергетика. Мы не можем быть здесь в хвосте, потому что иначе рискуем остаться в какой-то степени в изоляции, то есть наши нефть и газ через какое-то время могут быть не востребованы, и мы будем либо сами потреблять их в каком-то анклаве, либо вынуждены будем находить новые пути и маршруты.